class="p1">Все уставились направо. Действительно, от одной из туч к морю протянулось зыбкое щупальце. Извиваясь, оно дотянулось до воды, и видно было, как ровная гладь вскипела, а щупальце превратилось в толстый налитой слоновий хобот.

— Что с погодой-то творится? — сердито раздалось сзади. — В кои веки на курорт выбрались — и на тебе! Хорошо, хоть на Кавказ не поехали — и костей не собрали бы!

На Кавказском побережье действительно в разгар отпусков случилась настоящая катастрофа: смытые в море поселки, оползни, завалы поломанных, как спички, деревьев…

Анна Сергеевна чувствовала, как природная смута накладывается на ее собственную душевную растерянность. Неприятно, что она оказалась втянутой в дело, с точки зрения закона не совсем правильное. Конечно, намерения были самые благие… Этот капитан будто в глазах читает… Хотя… Нет, совесть все-таки неспокойна! Она мысленно прикидывала, чем это может обернуться для подкидыша… Господи, за что дети-то страдают? «Скорее бы на дачу, может, там забудусь…»

Пока троллейбус неспешно карабкался на перевал, Анна Сергеевна окунулась в воспоминания: хотелось зарыться в прошлое, подальше от нынешних неурядиц… Но линия ее жизни походила на изломы крымского горизонта: где-то далеко, у отреза моря, безмятежное, с едва заметной рябью полузабытых огорчений — детство; потом — пологие, мягко тающие в голубой дымке холмы юности… А тут вдруг, будто изрезанные ущельями кручи Демерджи, — взлеты и провалы взрослой жизни…

За свои сорок шесть лет пережила она немало: муж погиб в аварии, поднимала сына одна. Ребенок, конечно, привязался к матери. Без отцов они частенько делаются по-женски ласковыми, по-женски капризными, слабовольными… Чего-то все-таки недостает — вроде как помидоры посолишь без чеснока и перца… Однажды ехала в поезде с сыном в Москву, к сестре погостить. Вечером поужинали, Анна Сергеевна собрала мусорок в газету.

— Андрюша, пойдешь в туалет, выброси в ящик.

— Сейчас, только брючки накину.

Сосед по купе криво усмехнулся:

— Небось без отца растет?

— Заметно?

— «Брючки накину»… Мужик так не скажет. У нас принято говорить — «штаны надену». А накидывают — халат. По-женски он у вас гутарит.

Сын давно вырос, женился, завел дочку и дачку. Анна Сергеевна немного потосковала, глядя, как Андрюша все больше прикипает к жене… И внучка с возрастом захороводилась с подружками… Думала, не взять ли в Доме ребенка какую-нибудь малютку вроде Ирочки… «Имечко-то все время на языке вертелось — как это я при милиционерах не проговорилась…»

И ведь чуть не взяла! Да-а!

Холодным душем оказалась история санитарки Клавдии Трофимовны. Привязалась она к одной сиротке и удочерила. Девочка подросла, школу кое-как осилила, работать не работает, все с матери тянет. Колотит, коли что не так! Дом спалить грозит, если туфли не купят…

Клава плакалась товаркам по работе, а те, многоопытные, не удивлялись: настоящие-то родители девицы были алкашами, да какими забубенными! Отец по тюрьмам мотался, туберкулез нажил. Был случай: лежал он в Кипарисном с температурой под 39. Болеть — болел, а воровать не забывал! Нашли на крыше больницы целый склад ветровых стекол: по ночам уходил из палаты и снимал с легковушек.

Вот такая наследственность.

Весь нерастраченный пыл Анна Сергеевна обратила на дачку.

У сына с растениями душевного контакта не было — он больше в компьютерах понимал. Анна Сергеевна сама спланировала сад, насадила яблони, груши, черешни, достала особой смородины, которая мучнистой росы не боится, — йошта называется. Гибрид смородины и крыжовника. Занялась вареньями — особенно хорошо у нее получались комбинации разных плодов и ягод: вишня с абрикосом или груша с персиком, к примеру… Знакомые ахали, расхваливали Аннушкины таланты, а она скромно усмехалась: то ли еще будет…

В садовых делах ее натаскивал сосед Иван Степанович, отставной военный финансист. Обстоятельный человек! Проштудировал кучу литературы, выписал журнал для дачников, в киосках вылавливал газеты с огородными советами. Показывая сад, сыпал терминами, как заправский агроном. Простодушная Анна Сергеевна в них откровенно путалась. Виданное ли дело: для одних древесных почек больше двух десятков названий! Тут тебе и верховые, и боковые, и ростовые, и цветочные, и спящие… Термин «мульчирование» запомнила только потому, что переиначила в «мельчирование» — измельчение то есть. Ну, измельчают траву, солому… опилок насыпают, чтобы грядки под южным солнцем не высыхали.

Да, сложное это дело, но завлекательное, душевное. У Чехова один герой — он леса спасал, насаждал рощи — так и говорил: «Я помогаю Богу…» Анна Сергеевна мыслила проще: дерево вырастить — все равно что дитя вынянчить. И кормить надо, и закаливать, чтобы не болело, и подстригать, чтобы не ушло в пустую зелень, в шевелюру, под которой и плода-то не видно. Иван Степанович, к примеру, безжалостно выпиливал центральные стволы и скелетные ветки, спилы замазывал садовым варом.

— Неужто выживут? — ужасалась Анна Сергеевна, глядя на безобразные обрубки.

— Не боись, Сергевна! — похохатывал сосед. — Наша груша не сгинэла!

Чтобы деревья были устойчивы к болезням, сосед прививал элитные сорта на дичок. Анна Сергеевна наблюдала за его манипуляциями со странным чувством: мнилось ей, что и детдомовские дички надо бы как-то прививать… облагораживать, что ли… Прививать почки добра, любви… чтобы выросли на дичках культурные плоды… или плоды культуры… не знала, как сказать. Она прожила довольно, чтобы понимать, насколько реальная жизнь отличается от благих пожеланий, особенно в сфере воспитания. Попав в дома призрения, дички — увы! — еще больше дичают. Из роддома, где брошенных детей выхаживают меньше месяца, сироток переводят в детское отделение обычных больниц. А там ведь ни педагогов, ни специальных методик для развития. У медсестры в палате — по двадцать детишек! Пилюли, процедуры, обследования… Бывает, и няни нет, горшок некому поставить! Да и чего греха таить: черствый мы стали народ.

Бездушный и бездумный! Представьте: привозят из больницы ребенка. Ему девять месяцев, а он даже сидеть не умеет! Бросят в кроватке — вот и лежит целыми днями. А бывает, ребенок в полтора года слова сказать не может.

Был такой мальчик, его из инфекционного отделения перевели. Там ведь в палатах закрытые боксы… Можно сказать, в аквариуме сидел. Вот он и молчит как рыба. Откуда такое безразличие? Работают ведь такие же простые женщины. У всех — дети, старые родители… Не злые, не вредные люди. Просто чужие, безразличные.

Ну ладно, мы, русские, народ бесшабашный. Ни на войне солдат не берегли, ни в мирной жизни. Баб много — нарожают! А смотри, к чему пришло: Россия-то сжимается, как шагреневая кожа. Тает население по миллиону в год. На Украине — не лучше: перепись провели, и молчок: похвастать нечем. Да что славяне! Татары за своих